СТРАСТИ ГОСПОДНИ
Перед нами три страстных иконы «Христос на суде Пилата», «Шествие на Голгофу», «Утверждение Креста». Эти иконы из Кирилло-Белозерского монастыря. Написаны они в конце 15 века, когда жил знаменитый иконописец Дионисий. Тогда композиция икон усложнилась и на них часто возникали как бы живые сцены.
Одна из таких исключительно живых сцен – «Христос на суде Пилата».
Справа на круто восходящих высоких ступенях стоит трон. На нем мы видим
то, что в реальной жизни никогда произойти не могло: рядом восседают и римский
правитель в Иудее Понтий Пилат, и иудейские первосвященники. Иконописец посадил
их вместе, потому что их связывает нечто единое. Что?
Крайним справа стоит молодой безбрадый человек. По толкованию, он представляет собой образ ведомого иудейского народа, требующего распятия Христова. Первосвященник рядом с ним как бы весь обратился в слух, согласно внимает его речам. А у среднего первосвященника рука – в жесте крайнего отрицания. Это реакция на слова Пилата: «Я не нахожу никакой вины в Этом Человеке» (Лк., 23, 4). Он предлагает отпустить Христа, но встречает полное непонимание и отрицание: нет!
Римский судия не случайно одет в византийские императорские одежды: на плечах его – бармы, на голове – венец. Он вроде бы облечен царской властью. И Христу он говорил: «Мне ли не отвечаешь? Не знаешь ли, что я имею власть распять Тебя и власть имею отпустить Тебя?» (Ин., 19, 10). Но оказывается, что Пилат бессилен даже здесь, на земле. Он наместник императора в Иудее. И тем не менее не может сделать того, что хочет. Потому и отвечает ему Христос: «Ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше…» (Ин., 19, 11).
Христос стоит внизу, у подножия судного места, умаленный. Его умаленность подчеркнута еще и тем, что руки Господа связаны, и веревку держит один из старейшин. За Христом выше его (опять же выше!) видны римские стражники, обычные воины, которые как бы являют силу судящих, их господство. Судьи опираются на эту силу, у них она есть.
Но одним маленьким штрихом иконописец показывает неправедность и ложность того, что происходит на возвышении. Передняя левая ножка трона стоит не на полу, а зависла в воздухе. И ясно, что через мгновение трон рухнет и неправедные судьи полетят к ногам истинного Судии.
Центральной фигурой в иконе, как ни странно, является женщина, возливающая воду на руки Пилата. Ее одежда выкрашена в алый цвет и прежде всего бросается в глаза. Что же олицетворяет эта вода и подставленные под нее руки Пилата? Подписание приговора. Решение казни как бы зримо восходит вдоль трона с правой стороны до левой, побеждая сопротивление Понтия Пилата. Женщина льет воду на руки правителя – приговор вынесен.
Перед нами как бы две различные культуры. Одна – языческая, античная, которая у нас в науке называется релятивистской (то есть «относительной» в буквальном переводе с латинского). Она вроде бы и не хочет никого убивать, очень гуманна.
В чем ее релятивизм? «Что есть истина?» - спрашивает Пилат с безусловным знанием реальной жизни. И в тоже время живой, воплощенной Истины, Которая стоит перед ним, в упор не видит.
Эта внешняя античная культура не против кого-то, - для нее все имеет право на существование. Она даже защитить может: «Не нахожу никакой вины». Но она никогда не будет стоять за Истину, не пожертвует собой ради Правды.
Это очень актуально для сегодняшнего дня. Наша культура – та же культура Понтия Пилата. Он не нашел вины у Христа, даже предлагал отпустить Его. Первосвященник отвечает: «Нет!» И власть Пилата дальше не простирается. Он умывает руки, говорит: «Смотрите вы» (Мф., 27, 24). И тем самым выносит приговор Истине.
Вторая культура – иудейская, культура порядка и дисциплины, внешнего благочестия. Ведь только вдуматься: Израиль судит Бога, повинуясь Божьему Закону!.. Вот во что выливается Моисеев закон, когда выполняют его букву и не видят Того, Кем он (закон) дышит - Бога.
Следующая икона изображает «Шествие на Голгофу» после суда Пилата. 
Мы
видим три фигуры с крестами. Первым идет средовек (так называют человека среднего
возраста с темными волосами и бородой). Это благоразумный разбойник. Третий
– Симон Киринеянин, который понес Крест Спасителя. А средним идет базбрадый
разбойник, который хулил Христа на Кресте.
Написаны они по-разному. Благоразумный разбойник и Симон смотрят вверх с упованием, а средний разбойник – вниз, на землю. Он человек земли, весь живет этим вещным миром, его раб, и хулит Христа именно потому, что не может понять и принять Его бескорыстную жертву за кого-то. Именно поэтому он зрит вниз. Увы - земля он и в землю отыдет.
Даже в самый последний момент, уже на кресте, этот разбойник пытается в ком-то утвердиться. Таково гордое устроение сына земли: обязательно кого-то поставить ниже себя, над кем-то посмеяться, унизить, вылить накопившуюся злобу. Не себя, а Христа он винит во всем.
Дальше следуют римские стражники. А за ними идет Господь. Он имеет тот же образ, что и на суде Пилата: несколько согбенный, руки связаны. Взгляд Его обращен не вверх и не вниз, а внутрь Себя. Он готов к подвигу. А за ним идут жены-мироносицы.
И последняя икона – «Утверждение Креста». 
Крест устанавливается на Голгофе. Два человека на коленях стоят перед ним и
укрепляют его на фоне града Иерусалима. Рядом – первосвященники.
Здесь несколько человеческих фигур. Но Крест как бы заполняет собой всю плоскость иконы. Он царит. Он главный. Все страстные евангельские сюжеты ведут к нему: для этого Господь и пришел в мир – чтобы отдать Себя за жизнь мира, распяться на Кресте.
В Римской империи крест считался самой позорной казнью, к которой приговаривали разбойников и рабов. В «Шествии на Голгофу» изображены кресты небольшие, люди несут их, акцентируя внимание не на кресте, а либо на небе, либо на земле – в зависимости от того, в чем видят смысл жизни. Каждый несет крест как жизнь: кто-то – с упованием на милость, кто-то вынужденно, поскольку некуда деться. Последние живут по стихиям мира сего: раз уж родился, то должен прожить жизнь.
И только на этой иконе на Кресте как бы ставится ударение. Он – главный в жизни. И самый большой, самый тяжелый Крест взял на себя Христос. Он не имел греха, но был отвержен и Крестом казнен.
«Много добрых дел показал я вам от Отца Моего; за которое из них хотите побить Меня камнями?» - спрашивал еще раньше Господь иудеев (Ин, 10, 32). Не имея греха, Он был постоянно отторгаем этим миром, и в результате грехом мира пригвожден ко Кресту и кончил самой позорной казнью.
Святой Апостол и Евангелист Иоанн говорил о Христе, что Он к своим пришел и свои Его не приняли. Раз не приняли те, кто Его безусловно исповедовал и ожидал, значит, не приняли бы и те, кто о Нем не только не знал, но верил в совершенно иных богов. В лице Понтия Пилата Он был отвергнут и языческим миром.
Крест явился не потому, что так дано было Христу судьбой, а потому, что человеческий грех не принял помощи Праведника. Но принять-то мог! Душе человеческой Христос был близок. Вспомним толпы народа, которые ходили за Ним, хотя им грозило отлучение от синагоги. Люди шли к Нему, и по вере своей получали бесконечно больше того, что просили. Видели, что после исцеления не просто болезнь проходила, а человек становился другим.
Но падшесть оказалась сильнее. Христа распял человеческий грех.
Крест кажется таким зловещим по изощренному мучению на нем. Так почему же Господь призывает Своих последователей взять крест и следовать на Ним? Почему Крест является необыкновенным утешением для любого христианина?
Да потому, что, если Христос за меня распялся, за меня отдал жизнь – самое дорогое, что может отдать человек, следовательно, я Ему бесконечно дорог. Он от меня никогда не отвернется. И мой крест по Его милости не будет таким, как у Него, а будет не больше, чем в «Шествии на Голгофу». И это только потому, что самый большой Крест Он взял на Себя.
Кресты, которые люди несут так, как благоразумный разбойник и Симон Киринеянин, из орудия смерти превращаются в орудие победы, становятся вратами, вводящими в вечную жизнь.
О.Александр Лаврин
(«СПГ», апрель 1997 г., № 4 (28)